Эгмонт Гримнар совершил ошибку, оставив спокойно жить отпрысков Эдгара. Фидельме сложно было понять такое благородство, и довод, будто отец не намерен проливать кровь династии больше, чем необходимо - не производил на неё никого впечатления. На Лайонела Гримнара, очевидно, тоже, иначе бы он не уничтожил почти всю их чудную семью.

Фидельма мягко спешивается, ноги упруго, почти бесшумно бьются о ещё не растаявший во дворе после недавних холодов снег. В утренней тишине, холодном сером свете едва пробивающегося через чугунные тучи солнца,  чудится гнетущее напряжение, но ей давно не страшно - все худшее уже произошло, а тащить ее через всю столицу, чтобы убить - по меньшей мере глупо. Лайонел может и был мерзавцем, но поводов считать его дураком ещё не давал. Девушка откидывает тяжёлый бархатный капюшон с лица и не дожидаясь позволений - это ее дом, к чему они? - поднимается по ступеням замка.

Ей казалось, здесь должно что-нибудь измениться, но все осталось прежним: стены, запахи, звуки.
Не важно, что ещё прошло слишком мало времени, всего-то пара дней, как противники вошли в Литерн, а она сама была вынуждена оставь свой дом и укрыться за крепостными стенами Тенебриса, будто она нашкодивший ребёнок, страшащийся родительского гнева. Только вот Фидельма не боялась, и она бы и с места не сдвинулась, если бы не уговоры начальника стражи. Теперь она едва ли могла вспомнить, что в его словах вообще могло ее убедить.

Лайонел не выходит ее встретить, как полагается радушному хозяину - что ж, тем лучше, она его таковым все ещё не считает. На мгновение ей кажется, что сверху кто-то наблюдает и она поднимает глаза, но встречает только гнусно каркнувшего ворона. Должно быть, тоже решил над ней поглумиться.
Фидельма в первые в жизни под чужими взглядами чувствует себя дрессированной зверюшкой из балагана, и лишь выше поднимает подбородок.

В отцовском кабинете непривычно темно и пусто, бумаги на столе, обычно аккуратно разложенные, собранные в стопки, валяются  теперь в каком-то хаотичном порядке. Интересно, насколько успешно дались новому королю попытки разобраться в делах государства. Большинство полагают самым сложным занять трон, и мало думают о том, что их ждёт после. Куча бумажной работы, бессонные ночи и мигрень вместо празднований и пиров. Фидельма усмехается и по-хозяйски раздвигает тяжелые шторы, впуская холодный уличный свет и сюда, такой в совокупности с усталостью давит на глаза так, что лучше безнаказанной пытки и не придумаешь.

Дверь за спиной мягко хлопает, отвлекая ее от созерцания пустого двора, где мальчишка в одной рубахе кормит ее лошадь яблоком, Фидельме хочется сказать, что ему стоило бы его поберечь, но что толку? Дети всегда готовы отдать последнее симпатичным зверюшкам, не котёнку - так лошадке. Девушка наконец нехотя разворачивается, раз дорогой кузен решил почтить ее своим присутствием.

Подобающего поклона не выходит. Фидельма лишь едва кивает, будто это она его вызвала в свой кабинет, а не он - её, и поднимает глаза. В ее воображении этот человек представлялся иначе. Крупнее, старше. Но вместо этого Лайонел Гримнар ей мимолётно напоминает Эрвина, те же волосы, те же черты, но то, что в образе брата выглядело мягким, в лице Лайонела казалось хищным и чужим. Впрочем, не то, чтобы его это портило, если судить по справедливости, он был красив,  это вгоняло в ступор, и одновременно с тем было предсказуемо. Ну а отчего ему таким не быть? Если бы не залёгшая между хмуро сведённых бровей складка, его лицо, пожалуй, могло бы показать ей приятнее, но лишь при условии фатальной потери памяти.

— Милорд хотел меня видеть? — назвать его «королем» язык не поворачивался, и потому Фидельма даже не пыталась, — Хотите сообщении мне ещё какое-нибудь пренеприятнейшее известие или их запас вы уже исчерпали?

Подпись автора

к а к   В ы      МИЛЫ     к а к
вежлива улыбка  __  что ж   выпад точен


^вы  попали  ^{в цель}

Кузен не произносит ничего нового, обыденные комплименты, проговорить которые считал нужным любой придворный при каждом удобном случае. Фидельма привыкла к этим льстивым любезностям, и была о них не самого высоко мнения, хоть и никогда не сомневалась, что и в самом деле красива. Чаще всего она обращала мало внимания на подобные речи, но в произнесённых  Лайонелом словах что-то тревожит, царапает  на периферии сознания, но Фидельма не успевает понять, что.

Она присаживается одновременно с ним, не дожидаясь предложения. Сдерживаясь от того, чтобы не кривиться, когда она по-хозяйски расхваливается в отцовском кресле.
— Н-да, и Вы, - соглашается Фидельма и обмен любезностями тонет в тишине. Она ее не слишком смущает, если хочет молчать - пусть молчит.
Девушка тянется, пододвигает пальцем к себе ближайшую бумажку.
Счетные записи - ничего интересного. Кроме того, что король уже принялся тратить то, что осталось от изрядно подопустевшей из-за его восстания казны. Траты эти, впрочем, были восполнимы и сильного беспокойства не вызывали.  Фидельма возвращает бумажку на место, и тоже откидывается на спинку, раз уж они встретились, чтобы молча посидеть, лучше делать это с комфортом. 

Наконец терпение ее подводит, она вопросительно изгибает брови, встречаясь взглядом с Лайонелом и тут же об этом жалеет. Глаза у него красивого синего цвета, обычно у людей они светлее или тусклее, но у нового короля они опасно яркие, глубокие, и хуже всего в них то, как неприкрыто они разглядывают ее. Она вдруг понимает, что ее так насторожило в его приветственных словах и, кажется, она знает, что он скажет ещё до того, как его губы размыкаются.

Его слова не бьют по ней неожиданностью, его решение в меру разумно. Или могло бы быть таковым, будь у неё немного другой характер, но Лайонел не знает, и потому должно быть ужасно своей задумкой доволен. Столько зайцев одним выстрелом: и охладить пыл недовольных его воцарением сторонников Эгмонта, и объединишь ветви единым наследником, и что уж, если задуматься, из них двоих Фидельма знает о нынешнем Лестрионе  чуть больше его. Все это могло бы сработать, если бы не…

— В самом деле думаете, что я лягу под вас? После всего…?

Ей не нравится то, как он с ней говорит. Его снисхождение, его уверенность, что он делает ей одолжение. Она пытается понять, специально ли он подбирает такие слова, сформулировал ли он это заранее. В самом ли деле полагает, что сестра и мать «окажут ей честь»? Губы Фидельмы кривятся.
Ей не нравится и то, что он в самом деле разумен, оставляет ее здесь, ведёт себя подчёркнуто уважительно не смотря на обстоятельства вокруг. Лучше бы он был этаким вероломным дикарем, лучше бы в нем было больше от теграрской родни, тогда ей не составило бы особого труда прямо сейчас, пока они одни, хотя бы попытаться покончить с ним. Взгляд невольно падает на нож для бумаги, и взгляд ее ненадолго задерживается.
Пальцы впиваются в деревянные подлокотники, но на ее лице за это время кажется не дёрнулось ничего, кроме губ.

— Вы представляли этот разговор? Ожидали какой-то реакции?
Фидельме совсем не хочется устраивать скандал, последние недели опустошили ее настолько, что у неё хватает сил лишь на то, чтобы думать наперёд.

— Что если я откажусь?
Его монолог звучал так, будто их брак дело решеное, но хотела бы она посмотреть, как он собирается ее заставить. Будет держать нож у ее горла при всем честном народе, пока она читает клятву? Что ж , сплетни о подобной  свадьбе могли бы хорошо повеселить соседей. Она и сама не сдержавшись усмехается этой картине.

Подпись автора

к а к   В ы      МИЛЫ     к а к
вежлива улыбка  __  что ж   выпад точен


^вы  попали  ^{в цель}

Фидельма смотрит на его невозмутимое лицо, стараясь рассмотреть в нем признаки издевки, но не находит. Ее раздражает это даже больше, чем если бы они нашлись. Как для него это все просто. Нужно - значит будет сделано, а все остальное неважно. Она не помнит, сколько точно ему лет, но предполагает, что больше тридцати. За эти годы должна была найтись какая-нибудь женщина, привязанность к которой была бы серьезнее простой интрижки. Считал бы он, что для нее все тоже просто? Или просто, без препятствий, должно было быть только ей, Фидельме?

— У вас ведь сестра, верно? — девушка с любопытсвом пытается уловить хоть какую-то перемену в его лице, — Представьте, что вас убил мой брат - это ведь не сложно,— улыбается Фидельма, — И он решает, уж не знаю, зачем, жениться на вашей сестре, наверно из того же благородства, что мой отец не преследовал вашу семью, стараясь избавиться, и что же? Что бы чувствовала ваша сестра?

Она не испытывала ложных надежд по поводу отношения Леони Гримнар к ее персоне, но почему-то не сомневалась, что та ее бы поняла в этом вопросе куда лучше брата. От одной мысли от этого «делить одну постель» становилось не по себе.
И дело было не в ее скромности, чтобы там не полагал Лайонел, она была неплохо осведомлена, что твориться за закрытыми дверями спален. Как и способах оставления подобных занятий без последствий растущего живота.

И не в том, что Гримнар был плох. Пусть она и старалась не заострять собственное внимание на его внешности, некоторые вещи в ней были совершенно очевидны. Будь один из них другим человеком, будь иной ситуация, она бы смотрела на него совсем иначе.

Нет, дело было в том, что выйти за него, лечь с ним, называться его женой или просто даже быть рядом - означало предать. Эрвина, Гарлана, отца, всех тех, кто пролил кровь и лишился жизнь из-за того, что этот человек решил, будто он достоин вернуть себе корону.

Одной мысли о них  было достаточно, чтобы сжалось сердце, а к щекам от злости прилила кровь.
Слова Лайонела лишь разжигают этот огонь больше. «Ещё отцовский». Конечно, все здесь ваше. Фидельма не успевает ни о чем подумать, как рука уже тянется вниз к подолу юбки, к узкому голенищу сапога и легко находит прохладную рукоять стилета.
Тонкое лезвие врезается в стол в ничтожно малой дали от его пальца. Прорезает никчемную бумажку и темную столешницу. Смотрите, как легко разрушить «ваше».

— Но этот острее, - Фидельма нависает почти над ним, их разделяет только узкий стол, но она этого расстояния почти не чувствует, хвати ей сейчас духу - ничего не стоит полоснуть по незащищенной шее и дело с концом.
Она толком и не понимает, что ее останавливает, то ли приглушённый голос рассудка, то ли слабость, от которой ей тут же становится тошно.

— Все ещё не разочаровала? Все ещё разумна?
Кто бы ему не писал эти глупости, которые, может он и вовсе выдумал сам, считая, что ей они польстят - они имела с действительность не слишком много общего. Пусть лучше сочтёт ее истеричкой, пусть лучше подумает снова, стоят ли его планы того.

Он прав лишь в одном, в ее привычках. В платьях, драгоценностях, пусть и все это ерунда, ради достойной цели от этого можно было и отказаться, она бы стерпела. Стерпела бы и перемену положения, хоть и привыкла к тому, что стоит бровью недовольно повести, как все будет исправлено так, как хочется ей. Только вот толку от неё в глуши будет не много, пройдёт пол-года и о ней забудут. Надеяться лишь на то, что вскоре найдутся недовольные вассалы, жаждущие перемен и сделать из неё дурацкое знамя мятежа, полагаясь на ее фамилию, а потом при ненадобности легко отдать на заклание - глупость. Дальновиднее было бы остаться при дворе, набирать силы здесь, в окружение ей привычном, может даже поболее, чем новому королю.

Злость в ней понемногу слабеет, и она тянется убрать выбившуюся на лицо прядь.
Он прав. Но признавать это в слух Фидельма не собирается совсем.

— Сами все это придумали? Или матушка подсказала?

Подпись автора

к а к   В ы      МИЛЫ     к а к
вежлива улыбка  __  что ж   выпад точен


^вы  попали  ^{в цель}

Она инстинктивно впивается ногтями в протянутую к горлу руку, но слишком быстро понимает, насколько бесполезно это действие. Чужая хватка не мешает ей дышать, не заставляет бороться, только сковывает в горле воздух от участившихся вдохов. Лайонел думает, что его угроза хоть сколько-нибудь отличается от ее. Фидельма сдавленно улыбается ему в глаза, когда разжимает пальцы, скользит ладонью по оставленным ногтями следам и накрывает его пальцы своими, чтобы сдавить собственное горло чуть сильнее. На мгновение ей кажется это все совсем другой сценой. И вот теперь воздух из лёгких словно выбивает в рваный выдох. Она лишь прикрывает глаза, отгоняя это чувство подальше.

Его слова она сперва слышит будто через толщу пелены, и они ее не задевают. Ни о возрасте, ни о силе. Он ещё даже не имеет никакого понятия о ее силе, наивно полагает, будто она имеет хоть какое-то отношение к кинжалам и прочему оружию.
Фидельма чуть вздрагивает, когда кинжал врезается в стол сильнее, от неожиданности - и только.
И отступает на шаг, стоит лишь разжаться сдавливающему горло кольцу.

Она собирается сказать, что пусть не смотрит, если ее грудь его смущает, но вместо этого только снова тянется к шее, потирая и без того ноющую кожу.

— У меня уже есть покои, и я намерена в них же и остаться. И едва ли я нуждаюсь в сопровождении, чтобы их отыскать.

Уголок ее губ елейно приподнимается от того, как он ее выпроваживает. Не важно, насколько ее мысли совпадают с действительностью, но она чувствует себя отомщенной.

— Что ж, мне вам нечего более сказать, потому оставлю вас наедине с собой, уверена, вы найдёте, чем себя занять.

Она спешит отступить к двери раньше, чем Гримнар решит преподать ей ещё один урок учтивости. Одного ей хватит на какое-то время.
Одного ей хватит на то, чтобы ночами цепляться за простыни, а днём избегать всех оставшихся представителей рода Гримнаров.
Одного хватит на то, чтобы возненавидеть нового короля ещё больше.

22 марта 4985
Четыре дня. Казалось бы, разве могут четыре дня быть серьезным сроком? Не в каменном капкане темницы, а в натопленных роскошных покоях. В сытости и чистоте. Со всеми возможными удобствами. Фидельме кажется, что она ещё чувствует запах южных масел, которые так любила мать. Ей кажется, что им пропитались портьеры и балдахин, и даже обитые кресла.

Фидельма почти не выходит. Царящая суета подготовки к коронации обходит ее стороной, и удачно занимает большую часть времени ее будущей свекрови. Девушка кривиться вспоминая о леди Астрид, не сомневаясь, что та при упоминании невестки делает то же самое. Впрочем нет. Неподвижное, будто восковая маска, лицо королевы-матери вряд ли на это способно. Она напоминает Фидельме замороженную рыбу, вроде и глаза открыты и кажется издалека живой, но вблизи-то сразу видно.

За четыре дня Фидельма почти выучила распорядок дня Лайонела, она знает, что он делает утром, днём и вечером.
Знает, что по утрам с мечом он гоняет по двору молодого северянина графа,будто боится, что без тренировки не сможет при удачном случае убить ещё кого-нибудь. Затем идёт на конюшни к своим драгоценным лошадям. Это могло бы быть очаровательным даже, но Фидельма и думать об этом не хочет. Знает, что после обеда он уезжает или роется в бумагах, и это отличная возможность хоть немного размяться и подышать свежем воздухом в ещё по-зимнему мертвом саду, при этом избежав ненужной встречи. Она знает, что вечером он как примерный сын обсуждает с матерью детали, которые, казалось бы, мало должны его заботить.
К Лайонелу Гримнару очень трудно придраться, и все же у Фидельмы легко получается. Ей почти жаль, что никто не может этого оценить. В новых служанках, во всех как одной, она видит лишь очередную шпионку, докладывающую о каждом ее слове и вздохе Астрид. Впрочем, сама старуха с Фидельмой встречи не ищет.
Лишь накануне передаёт скупую записку, напоминая о пире в честь помолвки. Фидельме даже нравится этот способ общения, она бы с удовольствием ограничилась бы им со всеми Гримнарами.

О записке она предпочитает забыть. Ей совершенно не хочется думать о неотвержимо приближающемся дне.

Она тянет с пиром до последнего, вертит в голове десятки предлогов и отговорок, заранее зная, что толку от них нет. Кому тут какое дело до ее головных болей. Умирай она по-настоящему — все равно бы за руку вытащили на всеобщее обозрение, а потом бы грустно объявили о ее  безвременной кончине.

Фидельма мнёт платье, усаживаясь в кресло и размышляет, сможет ли притвориться мёртвой достаточно натурально. Она даже здесь слышит шум последних приготовлений, и от них она замирает в жутковатом ожидании так же, как узник в ожидании прихода палача. Глупое сравнение, с ним бы не согласился ни один осужденный на смерть. Но Фидельму это едва ли заботит. Она легко вскакивает со своего места, стоит только шагам приблизиться к двери. И тут же садится обратно.

— Боюсь, я свернула ногу, — в ее голосе едва ли можно отыскать сожаление, — Думаю, мне лучше остаться сегодня здесь и не портить все своей… неловкостью.

Подпись автора

к а к   В ы      МИЛЫ     к а к
вежлива улыбка  __  что ж   выпад точен


^вы  попали  ^{в цель}

Фидельма не слишком рассчитывает, что в ее спектакль кто-то поверит, и уж тем более не ждёт восторженных оваций. Но она настойчиво не желает подниматься из мягкого кресла. Спектакль можно было бы и продолжить, она бы посмотрела как у Лайонелла вышло бы самостоятельно сдвинуть не места, уж точно не без усилий. Но вместо этого он зовёт фрейлин. Фидельма кривиться от ненужной публики, присутствие дам озадачивает ее. Продолжи она теперь притворяться - доведёт все до абсурда, опозорит и его и себя. Казалось бы, какое ей теперь может быть дело до себя? Люди, чьё мнение и чьё доброе имя ее сколько-нибудь волновало, теперь уже мертвы, а репутация Лайонелла и его семьи ее ничуть не беспокоит.

Лица у девиц такие же растерянные, как и у неё должно быть. Им и самим не ясно, что теперь делать не смотря на чёткий указ. Они только жду в нерешительности, и Фидельма наконец сдавливается, поднимаясь. В конце концов, их мучения ей совсем не нужны, да и жертва была совсем другой.
Подаренное платье Фидельма даже примерить не соглашается. В нем ей не правится ни богатая россыпь камней, ни вышивка, ни цвет, ни даритель - особенно. Ей очень хочется нацепить на себя что-нибудь траурное и закрытое, но эту шутку ей ещё больше хочется приберечь до главного выхода в церкви. Фидельме не хочется признавать неминуемость их брака, но и врать себе она не намерена. Не имея ни плана, ни достаточной возможности едва ли у неё выйдет избежать того, что ей уготовано.

— Я решила, что цвет крови будет вам приятнее вашего подарка, – Фидельма неприятно улыбается, тянется пальцами к удушающему сетчатому вороту красного платья. На какие только жертвы не пойдёшь ради красивого жеста, — А ваш подарок ни на что не годится. Думаю, лучше будет его сжечь.

Злые слова легко слетают с губ, Лайонеллу стоит начать привыкать - сколько ещё их таких будет. Фидельма не чувствует но укола совести, ни стыда, даже платье совсем не жаль, как бы красиво не переливалась серебристая ткань, разве что не светилась.  Ну, неужели он в самом деле думал, что она примет от него хоть что-то?

— Надеюсь, теперь вы довольны, – Фидельма убирает с плача Гримнара невидимую пылинку, — Вам стоило надеть чёрное, и мы были бы один в один наш славный герб: чёрный лев, алый лев. Но увы, — девушка картинно поджимает губы, будто ей и вправду жаль, — Красивой пары из нас не вышло.

Ей хочется прибавить, что и никогда не выйдет, но сдерживается. Голос у неё обманчиво мягок, почти ласков, при достаточной наивности можно решить, что она наконец образумилась, но кто поверит в такую глупость?
— Если хотите, чтобы я была сегодня хорошей девочкой, вам придётся согласиться с тем, что я проведу на этом мерзком сборище не больше часа и уж будьте так добры уложиться в него со своими глупостями. Потому что я не намерена красоваться перед вашим сбродом дольше обозначенного.

Подпись автора

к а к   В ы      МИЛЫ     к а к
вежлива улыбка  __  что ж   выпад точен


^вы  попали  ^{в цель}

Фидельма цепенеет на мгновение, когда слышит первый треск разрезаемой ткани. Платья это не испортит, конечно, но само присутствие Гримна в такой близости кажется ей неправильным. Не из-за глупых правил приличий, они ее беспокоят редко - в конце концов, ей позволительно всегда было так много, что ей казалось приличным все, что ей самой хотелось.
Может, он и в самом деле был прав - ее мало пароли. Никогда, если быть точным. Единственная дочь - кто бы вообще позволил хоть одному волосу упасть с ее головы? Ни отец, ни братья и помыслить о таком не могли. И вот теперь их нет. Есть только человек у нее за спиной. С кинжалом и ядом в голосе.

— А мне кажется, что самое время для условий. Вы указываете мне, что делать - я говорю, что мне нужно взамен. Это политика. Неужели в Теграре вас этому не научили? Целыми днями пили аквавит и махались на мечах, как дикари?, - Фидельма вскидывает подбородок, но Лайонеллу этого едва ли видно, — Нет, это ваш сброд, мои люди погибли на поле боя, а те, что присягнули вам, забыв о доброте моего отца - сброд. Как и те, кого вы привели с собой.

Тяжелая юбка глухо ударяется о пол и ей кажется, что она стоит посреди кровавой лужи. Она замирает, будто ожидая чего-то, но Гримнар делает шаг назад и она выдыхает почти рвано, когда воздуха вокруг нее с его отступлением становится больше. Теперь, когда чужое дыхание не обжигает тонкую кожу шеи, ей вдруг становится холодно в протопленной комнате  в одной рубахе. И чувствует легкий укол разочарования, но тот растворяется даже раньше, чем она успевает его осознать.
Фрейлины не торопятся, и ей кажется, что на их месте она бы точно не захотела сюда возвращаться. Как говорилось раньше, господа сорятся, а шишки достаются людям. А может просто не могут решить, что придется по вкусу, уже заранее понимания, что не смогу сделать правильный выбор. И в этом тоже будут правы.
Фидельме кажется, что Гримнар смотрит сквозь нее, говорит ни с ней а со бархатной шторой за ее спиной и это показательное равнодушие возмущает ее еще больше настоящего. Она уже не знает, что застилает ей разум больше: злость или выпитое вино, но и то и другое прибавляют ей дерзости.

— Знаете, что я думаю? Что красное платье было прекрасно. И я была в нем прекрасна. Вы могли просто уступить, ведь в нем нет ничего неподобающего. Но вместо этого вы устроили это, — Фидельма неопределённо взмахивает ладонью в сторону оставшейся в стороне на полу алый ворох, поблёскивающий золотой вышивкой, и отпивает из кубка, — Признайтесь, вы просто хотели посмотреть, что выпадет на вашу долю в брачную ночь. Которой, разумеется, не будет.

Девушка скорбно поджимает губы, будто бы ей и правда жаль и медленно наклоняет кубок так, чтобы красный ручеёк вина безвозвратно столкнулся с серебром подаренного платья. Тонкая ткань охотно окрашивается в алый тревожным кровавым пятном.
— Что ж, к счастью, у меня есть прекрасное чёрное платье. Осталось с похорон брата, вы его должно быть помните? Его звали Эрвин. Думаю, в память о нем, в этом платье я и пойду. Раз уж вам так хочется моего присутствия.

Подпись автора

к а к   В ы      МИЛЫ     к а к
вежлива улыбка  __  что ж   выпад точен


^вы  попали  ^{в цель}