— Что-то рыба нынче пресная.

Казалось, этот ужин тянется уже целую вечность. Ристерд задавался вопросом, что же тому виной. Общество Маргариты или тяжелое молчание, царящее за столом? Он вовсе не стремился проводить с ней время, но приличия требовали хотя бы пары ужинов на седмицу. Камердинер упрямо, но тактично напоминал об этом, организуя такие вот молчаливые посиделки с завидной регулярностью.

Ристерд всю жизнь ел пресную пищу без соли и специй, и придираться к этому было для него в высшей степени странно, но… Он не мог придумать, чем еще прервать тягостное молчание. Тишина давила на грудь, и ему все больше хотелось сбежать, но Маргарита с таким достоинством смотрела куда-то сквозь него, что он никак не мог решиться и сдаться первым.

Вместо позорного побега он тяжело вздохнул и отложил приборы. Теперь Маргарита была повинна еще и в том, что своей неприветливостью подпортила ему аппетит. Ристерд выпрямился и принялся отвечать ей таким же прохладным прямым взглядом.

— Вы сегодня…

Энтузиазма не хватило даже закончить фразу. Да и как закончить? Похвалить ее платье, прическу? Так ведь все как обычно. Женщина как женщина, будто статуя неживая: почти не дышит, совсем не разговаривает. Предметы интерьера он нахваливать не привык, а больше о Маргарите и сказать-то нечего.

— … очень молчаливы.

По крайней мере, это была правда. Раньше Маргарита находила, о чем пострекотать ему на ухо: «а у меня дома!..», «а вот если бы можно было нанять музыканта…», или того хуже – «наши придворные поэты в Ефлистии»… В общем, Маргарита была просто кладезь бесполезной информации и порядком раздражавших идей.

Но, как оказалось, все лучше, чем это молчание. Ристерд даже чуть было не решил устроить камердинеру выволочку за эту бесполезную дань устоям и традициям. Он мог бы поужинать один в своих покоях и весь остаток вечера проваляться в постели с Алли. Или, если уж кто-то решил, что хорошего понемножку, мог бы заняться своей почтой: некоторые письма давно уже требовали ответа.

Ужин с супругой же казался самой бесполезной и неприятной тратой времени, какую только можно придумать. Они не разговаривали, не касались друг друга и даже не ели. Что за ужин такой – без еды?

— Может, заболели? — осведомился он нарочито участливым тоном, будто с издевкой. Маргарита не была бледнее обычного, не худела на глазах, не чернела, не приведи, боги. Но что-то ведь явно было не так! — Что-то после моего возвращения вы как-то необычайно холодны.

Ах вот оно что! Рис едва не хлопнул себя по лбу. Наверняка ведь дело в его отъезде… Маргариту никто не приглашал, даже не упреждал о том, что король собирается в краткое путешествие. Только в чем именно дело? С тех самых пор, как регентов принудили отпустить его из-под опеки, он не привык отчитываться кому бы то ни было о своих пожеланиях. Его мать была давно в могиле, как и отец, а жена появилась лишь сейчас.

Можно было и дать ему привыкнуть к новому положению!

Но что именно ее обидело? Или расстроило? То, что ее не пригласили поехать в деревню? Или то, что не привлекли к подготовке и сборам? Но ведь просить жену приглядеть за сборами в поездку с любовницей было как-то неловко… Или нет?

Ристерду и в голову не приходило, что дело может быть в самом факте наличия любовницы, но взгляд Маргариты заставил его задуматься об этом. Он снова и снова крутил мысль в уме, подставлял аргументы так и эдак, но не мог получить ответа, ни приятного, ни какого бы то ни было вообще.

Ревность? Но ведь ревнуют возлюбленных или хотя бы предмет страстей, а Маргарита к нему никакой особой приязни не выказывала. Задетая гордость? Но кто-то ведь должен развлекать его и согревать ночами, если у нее самой это не получается. Неужто в южных краях ни у кого нет любовниц? Несуразица какая-то.

Или…

Нет, об этом думать не хотелось.

И все же – а если дело в самой Алисии? Вдруг Маргарите не нравится, что из всех женщин в стране он таскает к себе в спальню именно ее названную наставницу? Гофмейстерина была приставлена к Маргарите чтобы научить местным традициям и этикету, подсказать, как выглядеть и что делать. Вряд ли у них сформировалась какая-то особая близость, но… Вдруг? Но ведь не посмеет же жена требовать удалить Алисию от двора! Или посмеет?

— Выкладывайте, Мэг. Своим молчанием вы уже испортили мне аппетит, а впереди еще два блюда. Должны же мы хоть поговорить, иначе зачем я трачу здесь время?

Он вытер руки о штаны и с вызовом уставился на жену. Рано паниковать, она наверняка тут же спасует, как делала всегда в неприятные моменты.

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.

Дослушав гневную тираду до конца, Рис наконец-то поднял глаза на разгневанную Маргариту. Кто бы мог подумать, что в ее тщедушном тельце прячутся такие страсти? Зато он наконец-то понял, что именно ей не нравилось. Маргарита не мелочилась и не выбирала отдельный предмет недовольства, со всей южной широтой души она обрушилась сразу на все: и на наличие у мужа любовницы вообще, и на поездку, и на какой-то там сад…

Но тут он вдруг уловил то, что резануло слух сильнее всего. Дождавшись, пока она закончит и отдышится, он решился-таки ответить на все претензии разом.

— Ну, ты в курсе, что у графини уже есть муж. Уже кое-что.

Ристерд отвечал холодным тоном, уже не соблюдая положенные формальности в обращении к жене. Сейчас она была не королевой, а просто девчонкой: злой, но неопасной, как разъяренная кошечка, выпустившая когти. Хочет разодрать руку, кормящую и дающую кров? Пусть попробует, но впадать в ответную истерику он не торопился.

— У тебя ведь голова не только для красивых причесок и заколочек. Если ты воспользуешься ею по назначению, то поймешь, что мои желания ничего не меняют. Уж не знаю, что там у вас на юге, — он кинул на стол тканевую салфетку с тем же пренебрежением, с каким относился ко всему, связанному с родными местами Маргариты, — но у нас запрещено многомужество. Как и многоженство.

Что же до его желаний… Ристерд своей вины не чувствовал. Маргарита тоже наверняка ночами грезила о прекрасном рыцаре, красноречивом поэте или талантливом менестреле. Появись такой при их дворе – наверняка она возмечтала бы примерить роль принцессы, похищенной храбрым возлюбленным. Какая разница, чего они хотели и о чем грезили? Это все равно невозможно, а ставить человеку в вину его желания… Ну уж нет. Этого ему за время регентства хватило.

— Поместье я подарил не ей лично, — продолжил он через силу. Раз уж Маргарита завела эту тему, нужно каким-то образом заткнуть ей рот, пока она не стала пересказывать эту сплетню на все лады, и истина не оказалась искажена до неузнаваемости. — Оно будет по всем бумагам принадлежать одному мальчику. Между прочим, он остался почти сиротой из-за войны на юге, прямо как ты.

«Так что замолкни», хотелось Ристерду добавить как можно грубее, но он не стал. Он немного перевернул настоящее положение дел с ног на голову себе во благо, но… Правда в этой истории все-таки была. Алисия на самом деле не будет владеть поместьем по бумагам, а лишь будет руководить восстановительными работами и хозяйством в имении. Перейти же владение должно было к ее сыну, о котором пока никто толком не знал. Если бы не война на юге, тот и вовсе не появился бы на свет.

— Если тебя волнует собственное положение, то в этом вини не меня и не графиню, а леди Джоселин и ваши задушевные беседы.

И какого-то таинственного, возможно, несуществующего Карлоса, который по сей день не давал ему покоя. Ристерд не стал консуммировать брак с Маргаритой не из-за неприязни к ней лично, а именно из-за возможного появления претендентов на ее наследство. Он не верил, что Карлос Ефлистийский мог выжить и добраться в такую даль, но… Кто знает?

— Если твой брат явится из могилы, наш брак потеряет смысл, а тебе останется только завидовать Алисии в какой-нибудь обители милосердия.

Какой смысл объяснять Маргарите, что Алисия нравится ему не из-за порочного прошлого, точнее, не только лишь из-за него? Разве она способна понять тягу к человеческому общению, разве она сможет удержаться от желания осудить его тайные страхи, странные желания? Нет, она ведь почти святая, эта Мэгги, он и половины своей души открыть ей не посмеет, чтобы не видеть пожизненного отвращения в ее ясных глазищах.

В то, что Маргарита осуществит свою угрозу и изменит ему, он тоже не верил. Одна мысль вызвала истерический смех.

— И что, много желающих украсть твою бережно хранимую честь? — он смахнул с глаза слезу от хохота и тоже поднялся на ноги, порядком устав держать мину при настолько дерьмовой игре. — Давай, попробуй. Увидишь, что будет.

А итог мог быть только один. Целомудренные браки, хоть и редко, но случались даже среди королей – фанатиков, сумасшедших или просто приверженных своему полу… Но измена королевы приравнивалась к государственной, угрожала положению будущих наследников и каралась смертью.

Да и кому может внушить вожделение эта девочка, принцесса бабочек, живущая в цветочных садах и сказках про рыцарей?

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.

Удар ее ладони обжег щеку, но не сильнее, чем обида на этот незаслуженный всплеск ярости. Да, Ристерд по-прежнему считал, что Маргарита не просто преувеличивает нанесенную обиду, а льет масло в огонь, который сама же и развела.

— Какой же я? Ну, говори, — потребовал он, потирая щеку. На руке остался мелкий, едва заметный кровавый след – видимо, от удара у него треснула губа. — На себя бы посмотрела!

Он сделал шаг вперед, нависнув над ней, и швырнул со стола бокалы в приступе бессильной злобы. Кто она такая, эта Маргарита, чтобы высказывать ему претензии? Даже дамы поблагороднее, вроде первой жены его отца, пикнуть не смели в точно таком же положении. Маргарите дали все: корону, королевское звание, покои, целую орду служанок, готовых исполнять ее прихоти, целый гардероб тканей для дурацких нарядов, которые ее не красили… Ристерд искренне полагал, что на этом его супружеские обязанности исполнены, даже перевыполнены, учитывая, что Маргарита не принесла в казну ни одной монеты приданого и вместе с мамашей и сестрой ела с его стола и жила за его счет.

Как бы не так. У Маргариты, очевидно, мнение было иное.

— Бедная Мэгги, девочка с разбитыми мечтами. Никто ее не любит, никто ее не ценит, совсем не как дома, при сказочном южном дворе, а? — глумливо расхохотался он, оценивая навскидку абсурдность ситуации. Всей ситуации: ее претензий, ее глупых догадок, ее жалоб. — Ах ты, бедняжка. И служанки-то тебя обижают, и дамы твои о тебе сплетничают…

Он прижал руки к сердцу в притворном жесте страдания. На самом же деле эти жестокие слова его веселили, даже радовали. Что она о себе возомнила? При родном дворе ее любили лишь пока был жив ее отец, а что с ней сталось, как только его не стало? Что-то пока он не видел в Маллендоре посольства из герцогов и баронов, желавших восстановить ее на троне.

— А кто об этом заботиться должен – я? Ты и твоя семья едите с моего стола, носите то, что я вам покупаю, спите под моей крышей, — Ристерд обрушивал на нее все новые и новые оскорбления и упреки, зная, что ответить ей нечем. — Я дал тебе все, что полагается королеве. Одевайся лучше всех, нацепи хоть все побрякушки разом и терпи с достоинством.

Пусть кричит, плачет, говорит, что королеве полагается уважение и всеобщая любовь. Нет, здесь, в Маллендоре, жизнь была устроена иначе. Он сам убедился в этом, просидев семь лет в заключении, будучи помазанным монархом.

— Мне указ, что ли, издать, чтобы тебя все любили? Ты живешь в мире из сказок и бабьей брехни, Маргарита. Хочешь получить всеобщее уважение просто за то, что ты такая очаровательная? Здесь все не так. Чтобы что-то получить, надо заслужить, заработать. Мне никто не помогал заполучить даже те крохи любви и уважения, что у меня есть. Никто.

И ведь правда, он не устраивал плаксивых сцен, когда собственные регенты, призванные помогать ему и обучать, заперли его одного в темноте, не строил скорбную мордашку при каждом случае неуважительного или жестокого обращения – а их было предостаточно. Маргарита же, привыкшая к любви в родной Ефлистии, отказывалась понимать, что теперь стала не всеми любимой принцессой, а невыгодной королевой-бесприданницей, а сейчас решила потерять последний свой актив – достоинство.

Опасно приблизившись к разъяренной девчонке, он грубо дернул ее за волосы к себе.

— Собственных служанок приструнить не можешь и ждешь, что я тебе, а не ей, стану душу выворачивать? Не дождешься.

Алисия была той самой крохой любви, которую ему удалось вырвать у жизни впервые за множество лет, и эта дурочка посмела попытаться ее отобрать. Глупый поступок маленькой девочки…

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.

Ристерд с брезгливостью отбросил в сторону единичные волосинки, оставшиеся в его руке после панического бегства Маргариты, и скрестил руки на груди.

— Ну давай, беги к мамочке жаловаться. Теперь тебя не только ни во что не ставят, но еще и за волосы таскают и плохо обращаются.

Он покачал головой: сама виновата. Нечего было вырываться, он и так отпустил бы руку, как только она начнет голосить. Вот, что с ней не так. Слишком привыкла к подчеркнуто хорошему обращению, что не могла смириться с полутонами.

На его собственный взгляд, он обращался с ней нормально. Поселил в приличных покоях, выделил содержание, ни в чем особенно не ущемлял. Общение, душевные разговоры и какие бы то ни было знаки привязанности – все это были привилегии, которые требовалось заслужить. Алисия же… Не признак дурного обращения, это уж точно. Разве можно приравнять хорошее отношение к одной женщине к плохому обращению с другой? Это же сущая глупость!

В том, что произошло мгновение назад, он тоже рассматривал куда больше полутонов, чем Маргарита. Он дернул ее за волосы, что само по себе дурно, но это она, Маргарита, превратила этот прилив жестокости в акт членовредительства. Она не привыкла даже к дурному слову в свой адрес, заслуженному или не очень, а потому даже такую мелочь восприняла как страшное нападение, от которого решила тут же защищаться и поплатилась прядью волос.

— Не настроена? Вот это да. И чем же я могу отплатить за такой подарок? — для Ристерда ее обещание, сказанное в сердцах или нет, было манной небесной. Казалось, Маргарита в силах наконец-то уловить суть брака: мило выглядеть и покорно ждать наследников. Наслаждаться положением королевы, лакомиться фазанами и носить горностаев, а не лезть к нему с болтовней и отнимать время. Он даже шутливо поклонился, хоть с его уст и не сходила глумливая ухмылка. — Наконец-то у нас будет нормальная королевская семья, без этих глупых мечтаний о вечной любви. Так чего тебе надо, Маргарита?

Он все еще не видел никакого смысла в этом скандале. Чего-то ведь она хочет! Чего ради милашка Мэгги, тихая и вечно покорная, устроила ему выволочку? Она ведь явно хотела каких-то перемен, а Ристерд был бы рад больше не получать пощечин и не ходить, как идиот, с разбитой губой по замку после чудесного семейного ужина.

— Чего тебе не хватает? Другая бы на твоем месте жила и радовалась, принимала почести и заводила танцы. У тебя замок, целый штат прислуги, целый гардероб платьев. Я же исполнил все, что тебе обещал, но тебе вечно чего-то не хватает!

Ристерд осекся. Карлос, живой или мертвый, Алисия и все прочие – они имели лишь косвенное отношение к его нежеланию завершать этот брак как положено. Главной виновницей была Маргарита. Каждый раз, глядя ей в глаза, он видел эту неудовлетворенность. В ее чистых голубых глазках так и читался вопрос: когда же будет что-то еще? Когда будет больше?

— Начиталась любовных сказочек и все ждешь, когда же будет твой счастливый конец? Так же не бывает, Мэг. Это все просто выдумки для маленьких девочек.

Казалось, стоит только попробовать коснуться ее, и она тут же сравнит его прикосновение со своими мечтами и решит, что все не так. Стоит лишь призвать ее к себе в постель, как тем же утром он увидит у нее во взгляде разочарование – не так, не столько и совсем не то.

— А спать я буду не с кем хочу, а с той, кто хочет меня, а не того, кого выдумала для себя в детстве. Ну, что уставилась? Я же не соответствую твоим мечтам об идеальном муже, вот ты и не знаешь, на что плакаться.

Так ведь оно и было: Маргарита мечтала об идеальном браке. Думала, что ее свадьба пройдет как в сказке, что муж тут же влюбится, как только ее увидит, что никогда в жизни ей не придется терпеть и мириться с тем, что его сердце предпочитает другую. Она не готова была мириться с реальностью, в которой все обернулось иначе.

Но ведь так продолжаться тоже не могло!

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.