Утро после свадьбы выдалось ясным. Великий чертог королевского замка украсили сотнями факелов и свечей, несмотря на время суток, за некоторыми факелами повесили наполированные серебряные зеркала, чтобы света стало еще больше. От всего этого великолепия у Ристерда, виновника торжества, ломило глаза и болела голова, но Маргарита, казалось, наслаждалась этими лишними красками.

Что ж, пускай порадуется. Не так уж часто в замке проходят праздники, вскоре и ей, и всему двору придется вернуться к серой будничной жизни. Спрятать наряды в сундуки, снять драпировки и драгоценные шпалеры со стен чертога и зажить по его правилам.

Но сегодня… Пусть девочка хоть немного погреется в более привычной обстановке и почувствует себя почти королевой.

Маргарита старательно наряжалась и готовилась все утро, и не зря, ведь скоро придет ее звездный час, и придворные воспоют ее милосердие и человеколюбие. Момент для помилования графа был выбран самый выгодный – как раз перед подачей сладкого, когда чертог до отказа забьется народом, а снаружи выстроится очередь из нищих, которым обещаны остатки угощений.

Впрочем, не только Маргарита постаралась с нарядами и прическами: пиршественный зал был наводнен красавицами всех мастей. Дамы и кавалеры сияли лучшими туалетами, всюду сверкали драгоценности, жемчужины размером с ноготь соперничали с крупными изумрудами и алмазами.

Воистину, пир тщеславия и лицемерия.

Ристерд оглядывал зал с некоторой усталостью, чувствуя себя лишним на этом празднике жизни. Его торжественный костюм, хоть и сшитый из дорогущей материи и вышитый золотой нитью, все же был черным, как и вся его одежда. На фоне разодетых дам и хвастливых мужей он чувствовал себя вороной, случайно залетевшей в окно. Поклевать с чужих столов и нагадить кому-нибудь на голову, если получится.

На глаза вдруг попалась единственная дама, не старавшаяся перещеголять всех вокруг роскошным туалетом. Графиня Джоселин, уже не такая болезненная, но все еще печальная. Горе первых дней после заключения мужа сменилось у нее на лице чем-то иным.

Тревогой? Ожиданием удара? Смирением, что уже никогда и ничего не будет хорошо?

— Графиня Джоселин, — позвал он не слишком громко, чтобы не напугать, когда Джоселин Ховард подошла на достаточное расстояние. — Присаживайтесь к нам, ваше место за помостом, среди высших гостей.

Графиня имела вид настолько замученный, что Ристерду захотелось поскорее осуществить их с Маргаритой план. Помиловать графа, выпустить его из тюрьмы, чтобы эта бедная женщина уже сегодня смогла ужинать с ним у себя в покоях. Виновен Андервуд или нет, жена к нему отчего-то привязана.

— Надеюсь, вы уже оправились от своего… недуга? — тот выкидыш до сих пор лежал у него камнем на сердце, и не в последнюю очередь из чувства вины Рис и решился на этот авантюрный поступок с помилованием. — Сегодня важный день, не хотелось бы, чтобы вы переволновались и снова занедужили.

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.

Поздравления графини Ристерд встретил сдержанно.

— Да-да, не утруждайтесь. Нас уже поздравили все, кому не лень.

Он махнул рукой в знак пренебрежения ко всем этим глупым пожеланиям. Какая людям разница, будут они с Маргаритой жить счастливо или дурно? Именно – никакой. Вся эта свадьба, улыбки на физиономиях придворных лизоблюдов и лживые пожелания – сплошной парад тщеславия. Просто повод показаться при дворе и обстряпать кучу грязных делишек между собой, а если повезет, то и его втянуть.

Никто здесь не желал ему счастья, и Ристерд буквально чувствовал, как его уши вянут и отвисают под тяжестью бесконечной лжи. Если б эти люди пожелали блага королевству и убрались по своим наделам, ему было бы приятней.

— Идемте, графиня, — он подхватил леди Джоселин под руку и буквально потащил к центру стола, чтобы не тянуть с самой важной частью. Маргарита как раз закончила разговор с одной из своих ефлистийских дам и вернулась на место, сияя от уготованной ей роли в добрых делах. Ну просто сказочная фея… Ристерд даже пожалел, что не запер ее в покоях. Творить добро и насаждать милосердие – так вечно кто-нибудь примажется, чтобы урвать кусочек славы. Посмотрел бы он, как Маргарита будет отвешивать смертные приговоры… Вряд ли с таким же сияющим личиком. — Мы вас заждались.

Хотелось поскорее разрешить эту ситуацию и убраться с праздника под любым предлогом. Пусть Маргарита остается и греется в лучах народного обожания, принимает поздравления и дарит улыбки этим лизоблюдам, а ему уже давно хотелось забиться в нору и не вылезать аж до следующей зимы. 

Развернув графиню за плечи лицом к залу, Рис торопливо кивнул герольду. Тот, в свою очередь, подал знак музыкантам где-то на стенах, чтобы привлекли внимание столпившихся гостей. Через минуту зал утих, и все глаза уставились на помост.

Ристерд чувствовал себя не в своей тарелке, но доверять Маргарите или кому-то из советников эту роль он не хотел. Редкие хорошие поступки следовало совершать самостоятельно от начала и до конца.

— Как вы все знаете, граф Андервуд не так давно был арестован, — начал он негромко, и людям на галереях, кажется, даже пришлось затаить дыхание, чтобы слышать его сбивчивую речь. О вине или невинности Дэниэла он говорить пока не желал. — Но ваша добрейшая новая королева считает, что в такой чудесный день любящие супруги не должны быть разлучены.

Он развернулся лицом к Джоселин, не вдаваясь в подробности. Штраф, отъем части имущества на время расследования – все это лишь досадные издержки, и не стоит портить впечатление народа.

— Повинуясь ее желанию, мы приняли решение освободить графа Андервуда сейчас же и передать под опеку и надзор его супруги.

Не окончательное помилование, но воссоединение с женой. А если он так уж невинен, это вскоре будет доказано. Рис кивнул капитану стражи:

— Приведите.

Дождавшись, пока гости переварят новость и закончат с апплодисментами, он отпустил Маргариту купаться в обожании, а сам смущенно пожал плечами и тихо заговорил с графиней Джоселин, которая едва не падала в обморок. От счастья, что ли?

— Я же обещал, что постараюсь что-нибудь придумать. Будет под вашей ответственностью, пока мы не разберемся в этом... безобразном деле.

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.

Ристерд выслушал краткий доклад капитана стражи и помотал головой, зажмурив глаза.

Как это – нет в камере? Что значит – камера пуста и заперта снаружи? Это что, шутка какая-то? Если так, то довольно безвкусная. И уж точно несвоевременная.

Он кинул взгляд на смертельно бледную Джоселин. И как, спрашивается, он должен объяснить ей это исчезновение? Теперь она подумает…

Боги милосердные, да теперь ВСЕ подумают, что он отдал приказ уничтожить графа еще до приговора. Нет человека – нет проблемы. Хотя… Стоп, зачем же тогда он перед тысячей глаз поклялся графине освободить ее мужа, если тот был убит еще до праздника? Нет, его репутация не пострадает.

Чуть успокоившись, если такое вообще было возможно, он поднял Джоселин на ноги.

— Идемте-ка со мной, — сказал он грубым тоном, пока еще не понимая, что могло пойти не так. Что испортило ему единственный хороший жест? Кто помешал ему получить хоть немножко народного признания? Он потащил Джоселин к дверце в коридор, ведущий в жилые помещения. Гости собрались в зале, челядь занята на кухнях – там спокойнее всего. — Не понимаю. Ничего не понимаю.

Добравшись до пустой галереи, где гулял сквозняк, он наконец-то остановился и сложил руки на груди, защищаясь от ее возможных обвинений.

— Стража говорит, что графа нет в темнице. Камера заперта снаружи, но его там нет. Клянусь, я не отдавал никаких распоряжений о том, чтобы… Ну… Вы понимаете, — Рис уставился в пол, перебирая в уме варианты. — Может, Маргарита меня опередила и послала свою стражу? Нет-нет, это невозможно, я велел докладывать, если она отдаст какие-то подозрительные распоряжения…

Может, графа забрали для дознания? Увели в баню в честь свадьбы? Ристерд о подобных традициях не знал, но, видят боги, он вообще много чего не знал о таких мелочах! Как же не хватало сейчас камердинера, который знал все это на зубок…

— Или… Может, вы что-то знаете?

Вдруг на него накатили воспоминания о событиях двухнедельной давности. То самое покушение, граф с противоядием, кровь на половицах… Тогда пазл у него в уме сложился не сразу. Вот и теперь кусочки мозаики складывались медленно, крутясь в уме и примеряясь друг к другу разными гранями.

Графиня, смертельно бледная и едва стоящая на ногах. Пустая камера. Джоселин уже явилась на праздник такой – на пределе сдержанности. Она что-то знает.

— Нет, — протянул он, вцепляясь в свои расчесанные и тщательно приглаженные волосы, — я же обещал, что что-нибудь придумаю! Ваших рук дело, так ведь? Или это устроила Маргарита?

Конечно, без жены здесь не обошлось. Не просто так накануне ночью его так взбесило, что эти женщины так быстро спелись и подружились. Зря он не доверял своему чутью на беды и проблемы.

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.

Не виновата она. Ничего не знает… Как же. Держи карман шире.

От отдернул ладонь подальше от Джоселин, будто та была не женщиной, а ядовитой змеей в броске. Только за ней его стража следила вполглаза, она ведь была больна, потеряла ребенка. Ее выпускали из покоев на случай, если ей что-нибудь понадобится, когда остальных ее домочадцев в случае крайней нужды провожало по двое стражников…

Если кто и мог договориться о побеге, то только она. Джоселин ведь графиня, жена графа, она имеет доступ к средствам, может обещать свою благодарность. Наверняка среди стражи нашелся кто-то, кто предпочел графскую благодарность королевскому жалованью.

Само собой, Ристерд ни у кого любви не вызывал. Только желание его предать…

Одно было непонятно: откуда у графини взялись сообщники вне замка и как она, хрупкая баба, все устроила.

— Еще бы ты меня обвиняла, — Ристерд потер руку в том месте, где Джоселин имела наглость его коснуться. Казалось, словно ладонь горит, как от ожога, хотя руки у нее были холодные. — Хотели выставить меня виновным, так ведь?

Если и так, их план мог удаться. Узнай кто, что граф исчез из королевских темниц, и сразу начнут тыкать пальцами на замок: это умалишенный король велел запытать беднягу до смерти, настругал котлет и подал на свадьбу. Или какие там сказки о нем любят рассказывать все эти скоты?

Нужно действовать быстро. Объявить Андервуда беглецом, пока другие не сочли его исчезнувшим.

— За мной, — скомандовал он, зная, что графине деваться некуда.

Бежать в зал? И что она скажет?

Ристерд повернул направо по галерее и толкнул ногой дверь в кабинет своего церемониймейстера и секретаря. У камина на полу спал паж, тут же вскочивший на ноги из-за шума.

— Секретаря, сейчас же.

Послушавшись приказа, мальчик поспешил ретироваться, и Ристерд остался наедине с графиней. Глядя на нее уже без прежнего дружелюбия, он отмечал, что Джоселин мигом растеряла все свое спокойное обаяние. Было уже не жаль причислить ее к сонму изменников.

— Что ж, вы обманули мое доверие, — констатировал он без грусти или прежней теплоты в голосе. Сам виноват, нечего было доверять. Андервуды ничем не успели заслужить такой чести. — Но это ерунда по сравнению с тем, что вы пренебрегли королевским правосудием. Зачем невинному человеку бежать от суда?

Он порылся в бумагах на столе, специально подготовленных для торжества. Граф Андервуд после освобождения должен был явиться сюда и получить особый билль, гарантирующий ему неприкосновенность до окончания следствия под опекой супруги. Ристерд сам еще до завтрака шлепнул на пергамент королевскую печать.

— Сбежав от суда, он признал свою вину, а раз так… — Ристерд швырнул бумагу в камин. Пергамент стал тлеть, знаменуя конец его надеждам на примирение, печать плавилась и шипела кипящим воском.

Прибежал запыхавшийся секретарь, явно оторванный от торжественного обеда – губы в масле, на лацкане пятно от соуса… Впрочем, Ристерд его не поглядеть позвал.

— Вот и славно, сейчас господин секретарь составит для нас новый билль взамен… неудачного.

Подпись автора

Deve pertanto un Principe non si curare dell’infamia di crudele, per tenere i sudditi suoi uniti.