Anhalt Theobald Montrose
Ангальт Теобальд Монтроуз
родился в графстве Аберрутвен, королевство Маллендор, 11-го января 4948 года, 37 лет

matthew mcnulty
г. Иверинг, королевство Маллендор; граф Аберрутвен, юстициарий; формально – вирмарианство

× × ×

Ангальт считает происки судьбы забавным обстоятельством. Даже если это в конечном счёте ведёт верною тропой к собственной скорой смерти. Как там велят Боги? «Прими свою судьбу?» Да что это, чёрт их подери, должно значить?

Ангальт не устал спрашивать снова и снова. Что. Это. Значит. Сдохнуть в размытой дождём и кровью канаве и не рыпаться? Или сопротивляться зловонному дыханью кончины и сдирать ногти в мясо в попытке воспротивиться? Одно и то же – принятие судьбы по таким мерилам. Одно и то же: принять как старую подругу, «приветствую тебя, судьба, бери меня, мой дом и душу», или послать прочь, «моя судьба – не то, что меня настигнет; не отдавать себя, свой дом и душу – вот где судьба». Так и зачем тогда об этом говорить? Класть голову в признании и клятве, содрогаясь перед Божьей волею и с лёгкостью на сердце бредя вперёд. Когда друиды определят, договорятся и сойдутся в мнении, что из этого ошибка? Где, по вашим правилам, его ошибка? Там, где он сам для себя решит?

Он не думал о становлении графом, ведь есть такое ограничение для общей массы как не иметь возможности помыслить даже. Обычно детей к подобному старательно готовят – воспитатели или жизнь подле, возводящая мечту в желание или долг чести – но не его. Каждый по-своему вправе думать что угодно об отце Ангальта, но каждый сойдётся в мнении, что тот был рассудком не здоров. Так или иначе, все сыновья его папаши – графа Аберрутвен – ещё умирали в младенчестве, пока вторая жена по счёту не разродилась здоровым и сильным мальчиком. Наконец-то, первый сын! Граф Аберрутвен впору счастлив был, но только первые пару лет. Потом в нём взыграла гордость в склоках с матерью Ангальта, потом – обида, за нею – злость, в конце – безумие. Принять тяжелый характер своего феодала для всех поодаль есть святая обязанность (и безысходность), ну что с графа взять? Да, он жесток, но есть и хуже. Ангальт абсолютно уверен, что будь тут дело в дрянном душевном мироустройстве его отца, то он не кончил бы в итоге свою жизнь так, как было на самом деле. Судьба? Нет, это было само собой то старое злое помешательство, растянувшее лапу на всю тошную жизнь графа Аберрутвен, которому тот дал волю в силу своего сумасбродного естества и омерзительного упрямства от избытка власти. А кто что скажет? Другие феодалы, окопавшиеся подле твоих же крепостей? Король? Кому какое дело и кого уже безумием в благородной крови можно удивить?

Ангальту было около шести, когда отец, вглядевшись в его чистые детские глаза, вдруг заявил, что он – не сын ему. Мать – не жена. И вообще мы не семья. Взрослым мужчиной Ангальт не отказался бы поверить в это, но ребёнок напротив графа не мог понять, чем заслужил подобное. «Всё то твоя мамаша, мальчик. Отвратительная женщина, ну а ты? Её отродье!» Ангальту не сложно поверить, что любви в том теле, названном отцом, и не было, но чтоб ума совсем? Советники молили и просили, но граф был непреклонен: «Глаза мальчишки что материнские. Он – её порождение, пусть остаётся с ней!» У Ангальта от природы глаза были точь-в-точь отцовские, как и хмурый взгляд.

Однажды Ангальт решил, что потворство безумию – своему или чужому – есть выбор. Теперь этого не выбить из него плетями. Он не жалеет никого, тем более себя и ближних.

Первого – и единственного – сына графа отослали куда подальше от отца вместе с его матерью, но из графства вовсе не выставили. И даже, вот удача, не убили, скорее пытались защитить, при этом не разгневав графа. Оставили в деревушке на отшибе в руках обязанных и благородных, которых другие благородные таковыми назовут лишь скрипя зубами, но какое-нибудь уважение у немногочисленных местных за происхождение они имели. Отец-граф не печалился, ведь будут и другие сыновья от женщин не столь ненавистных его душе. Досадно, может, но других сыновей так у него и не появилось.

Но пока Ангальт рос под опекой матери, не привыкшей к тому, что знатным может оказаться и бедняк. Что жаловаться? Они не голодали, хоть не знали пиршеств, и тяжелого труда не знали, хоть хозяйство оставляло желать лучшего, но даме, которою была его родительница, всё это оказалось не по сердцу.

Ангальт не мучался, ведь, в отличии от неё, его сразу стали приучать к труду и не противиться судьбе. Отравившись своею же обидой на мир и мужчин, возможно, она скончалась через пару лет от невидимого недуга, оставив сыну в сердце свою злобу и любовь. Ангальт «наследство» принял со смирением и остался на попечении местного друида и отвергнутого кузена своей матушки. Они же управу на ожесточившегося ребёнка найти покуда надо было не смогли, хотя доблестно пытались. Мальчик оказался предоставлен сам себе, наставлениям терпеливого друида, нервным дядюшкиным лекциям и редким неизвестным, смотрящим из отцовской свиты – граф Аберрутвен, видимо, или его советники, верившие, что однажды лорд их одумается и кровь и плоть свою вернёт к себе, отпустить память об Ангальте так просто не могли. Или боялись, что он решится учинить что по своему же праву, а убить не могли себе позволить.

Однажды, в возрасте тринадцати лет, вдохновленный мгновенным чудом и мистическими песнопениями, Ангальт сказал своему дяде, что хочет быть друидом. Тот смеялся своим кашляющим смехом и повелел выбросить из головы эту чушь. Кузен матери был уверен, что у них в роду есть передающийся по наследству дар ясновидения, и Ангальт, как наследник, по его мнению, должен был им пользоваться для чего-нибудь иного – уж точно не ради службы Богам во имя их успокоения.

Юный Ангальт не верил в дар, о котором говорил его дядюшка. Более того, Ангальт не шибко верит и в ясновидение. Примерно в то же время он понял, что и в Богов особо не верит тоже. Он, мужающий не по годам, ушёл в местные войска, собранные по призыву графа, вассала короля, оставив ветхий дом и скромное хозяйство, и дядюшку, и мамину могилу, и терпеливого друида с его мистическими песнопениями. Он верил – и верит – во всё, что узнал и увидел там, за оградой деревушки на отшибе, а порой он узнавал и видел вещи поистине странные. И, разумеется, жестокие.

Довольно скоро домом Ангальта стала война, непрекращающаяся в Срединных землях. Никто не возвращал его назад, и юноша воспротивился возможному року и выжил в стычках на местных границах. Для такого как он, учившегося писать, читать и думать, оказалось печальным знать и помнить, что он рискует жизнью по призыву не только графа, но и своего полоумного отца, неся свою повинность в рядах пехоты, чуть ли не в самых низах, не надеясь получить за это ничего, кроме жалкого условного жалованья, позволяющего ему лишь прокормить самого себя и иметь оружие. Он повидал грызущих друг другу глотки командиров, кичащихся своим происхождением в попытке выяснить «кто здесь главнее», безумное множество дезертиров, не успевающих дойти даже до места схватки и улепетывающих домой, и тронутых солдат, не умеющих по-другому, живущих одним днём и спускающих всё до последнего гроша на радость жизни, чтобы легче было с нею расставаться. Потому-то Ангальт из призывных войск, вместо того чтобы вернуться домой, скоро оказался в наёмничьих отрядах.

Что ж, он выжил в битве, опытным путём научился держать в руках оружие, и так даже не один раз – таких в его мире уже называли «опытными бойцами», пусть и было ему каких-то жалких восемнадцать лет. Бою здесь учит лишь бой. Его, сильного, молодого, и даже не окончательно безродного, взяли в наёмничью дружину разок взглянув на хмурое лицо. Их вольное объединение называлось Флокийской компанией по одной простой причине – глава организовал корпорацию в поселении Флоке на территории Маллендора по просьбе своего же короля. Среди них были и дворяне, и люди с самых низов; и маллендорцы, и представители соседних государств; и казначеи, и хронисты, и воины; и честолюбивые, и образованные, и душегубы, и пушечное мясо, и пехотинцы, и кавалеристы, и лучники, и артиллеристы... вопрос к нужному образованию и отряду. Их объединяли на самом деле только три вещи: обязательное правило деньги и трофеи направлять в общую казну, обязательное правило не бежать с поля боя без команды командира, и самое обязательное правило – верно служить тому, кто заплатил. Слово чести.

Ангальт слился с Флокийской компанией. Умный, исполнительный, быстро обучаемый и суровый не по годам мальчишка быстро понравился командиру своего отряда, оказавшегося бароном и когда-то (по факту, всё ещё) рыцарем отца Ангальта – графа Аберрутвен – вызвавшегося в первую очередь взять новичка к себе, потому что у них была общая родина. Барон был рад иметь дело с молодым человеком, которого не было необходимости заново учить думать, глубоко увлеченный и на удивление просвещенный, он любил делиться своими мыслями, личной мудростью и редкими книгами. Странно, что под предводительством такого человека, Ангальт не смягчился, но, видимо, воспитанный уже сам собой и законами войны, он закостенел в своём глубоком неверии ни во что. Ангальт как-то рассказал своему командиру, во имя авантюры, к которым был склонен, что он законный сын его графа, и барон с удовольствием посмеялся над этой шуткой. Потом, чуть позже, перестал смеяться и научился смотреть на Ангальта иначе.

Правила мира, в котором Ангальт превратился из юноши в мужчину, закрепились в нём основательно. В этом мире дезертиров – предателей, оставивших своих сослуживцев в сражении – вешали, равно как и воров, присвоивших себе трофеи отряда и компании. Здесь за нарушение субординации могли дать палками или розгами, а не то плетями. Солдаты здесь могли устроить расправу над нечестным предводителем. И здесь наёмники начинали грабить сами и брать пленных, когда заказчики не могли расплатиться по договорённости. Ангальт не питал иллюзий о мире, в котором находился.

Разумеется, они снискали славу, как и многие другие. Без таких структур вести войну в этом мире было практически невозможно. Не все объединения наёмников могли похвастаться принципами, которые, на удивление, Флокийская компания имела, а солдаты соблюдали. Домом Ангальта стало не графство, не деревушка со скромным хозяйством, где по нему никто не скучал, а сам Маллендор – в буквальном и метафоричном смысле. Когда королю больше не было необходимости платить наёмникам, глава компании просил о праве брать заказы на территории других государств. Не самый типичный прецедент, но Флокийская компания, и её состав, отчаянно не стремились обрубать все связи со своей родиной. Таким образом их дружина не потворствовала тем, кого король Маллендора считал своими врагами. А Ангальт повидал иные земли и вскоре сам стал капитаном отряда. И в их рядах знавался как ищейка и изредка, но соглядатай, его отряд – разведчиками, но потому, что зачастую знал кого брать в плен, кого в крепости подкупить перед осадой, кто и с кем стоит на другой стороне реки, а зачастую искал изменников среди своих и сам же вздёргивал при одобрении компании. Все до последнего военные прекрасно знают, что сражения выигрываются не только мастерством командира доносить приказы до своих людей в то время, пока земля дрожит под ногами, но и при помощи находчивости, предприимчивости и нужной информации. И волею судьбы, разумеется.

Когда компания покинула Маллендор, её численность уже измерялась парой тысяч. Существование же дружины определила не столь их организация, контингент или политика, сколько случай. Организации наёмников не жили вечно по понятным причинам, но флокийцам удалось просуществовать почти десять лет. Это, определённо, было стечением обстоятельств, но так или иначе и их закат пришёл. Уже раздробленные, утратившие прежние ориентиры и почти окончательно попрощавшиеся с родиной, флокийцы как дружина перестали существовать после смерти своего главы и организатора, и остались только в памяти у самих себя и тех, кому они служили, кого грабили, освобождали, и за кого умирали.

Ангальт нашёл среди своих сослуживцев и обязанных, и самых близких товарищей, с коими был готов прожить свой срок до конца, но почти перед смертью корпорации её покинул и вернулся домой – в Маллендор. Ему было уже почти тридцать, когда он решился отдохнуть от войны и вложить нажитое состояние хоть во что-то, чтоб не таскать его извечно за собой. Он не верил, что уже сможет жить иначе. Причиной того стала, что вероятно, профессиональная деформация, и Ангальту впору было бы продолжить жить наёмником и дальше. Он так и планировал, вернувшись в ветхий дом со скромным хозяйством к дядюшке с кашляющим смехом и старику-друиду, которые узнать того мальчишку во взрослом мужчине смогли только по благородному лицу, взгляду хмурому и кривой улыбке. Но судьба распорядилась иначе.

Ангальт успел меньше чем за год только перевести дух, перестроить дядюшкин дом, ощутить неловкость от своего существования в подобном месте подобным образом и решить навестить барона, старого командира, как за ним явился его отец – его люди – и потребовал возвращения в родное лоно, из которого сын графа Аберрутвен был изгнан целую жизнь назад совсем ребёнком. Ангальт воле графа мог только подчиниться. Стоя перед ним, первый и единственный сын графа понял, каким глупцом был. Он то с юных лет считал, что к нему в крайнем случае заявятся и попросят – или потребуют – официального отречения от наследования земель и титула. Ангальт заблуждался. Он, не живший в родовом имении почти двадцать пять лет, не знавший жизни благородного вельможи, смотря на безумца напротив, понял, что надеялся в крайнем случае получить известие о смерти отца, и тогда уже пытаться вспомнить, что он Монтроуз. Или самому сгинуть в битве, чтоб без шансов. Но у графа Аберрутвен были только дочери. По законам мира, в котором жили отец и сын, женщина графский титул могла только отдать мужу. Но точно не при живом брате. По законам пожилого графа Аберрутвен прикончить сына он не мог, а дочерям и «их поганым муженькам» не отдал бы и клочка земли.

Граф Аберрутвен с годами стал сдавать. Замучил жён и дочерей, но так и не обзавёлся ни другими сыновьями, ни внуками. Его советники опять молили и просили вернуть отвергнутого сына, и однажды граф Аберрутвен решил, что ему жаль. Он начал сожалеть и понял вдруг, что жаждет снова увидеть своего сына, своего маленького мальчика, которого породила страшная и ненавистная ему женщина. Смешно, ведь стоя лицом к лицу, Ангальт и его отец почти сразу поняли, что не могут терпеть друг друга. Сумасбродный граф Аберрутвен, на удивление сильный душой и телом (но не разумом), видимо, в связи со своим неукротимым природным упрямством, старик, смутно выдающий свой возраст, жаждал увидеть шестилетнего мальчика, но увидел перед собой тридцатилетнего мужчину. Хмурого и прямолинейного, свободолюбивого и своевольного, безжалостного и хладнокровного мужчину со шрамами на лице и руках, который смотрел на графа с плохо скрываемым пренебрежением, будто бы они были на равных. Граф Аберрутвен был уверен, что этот человек – не его сын. Ангальт был уверен, что он не вынесет со своим отцом и дня.

Советники просили их встречаться и говорить с друг другом. Ангальт бы предпочёл просто просуществовать где-то ещё, до смерти своего папаши не попадаясь ему на глаза, но старый граф вознамерился подготовить приемника. Если старый граф Аберрутвен брался за что-то, то он делал это наверняка – своими методами.

Их ненависть к друг другу крепчала с каждым днём. Ангальт, сам по себе грубый человек, особенно когда не пытался это скрыть, а в обращении с отцом не мог сам на себя найти управу, чертовски часто оказывался запертым в темнице родового замка Монтроузов. Старый граф считал, что его неотесанному сыну пойдёт на пользу тьма, сырость и неудобство. Военного до кончиков волос было не напугать тьмой, сыростью и неудобством. Потом его по повелению отца выпускали из железно-каменного плена, и Ангальт, засыпая в своей постели, бывал раз за разом грубо разбужен беснующимся графом, который требовал его на разговор глубокой ночью. Ангальт, сидя в углу отцовской спальни и слушая его очередные бредни, регулярно задавался вопросом: как там себя чувствует тот несчастный, что заместо него выслушивал своего графа ночь за ночью, пока сам Ангальт не занял эту должность? Сын подходил к ситуации с юмором и раздражением: провоцировал отца, спорил, ругался, игнорировал, поддакивал, поощрял безумство, говорил разумно и даже пытался рассказывать о себе. Спустя два месяца Ангальт, прямой и не терпящий притворств, поднялся, сказал всем окружающим спасибо, и вознамерился уехать. Но граф повелел своё дитя обратно запереть и пообещал, что прирежет его и всех его знакомцев, если тот опять решит противиться.

Ангальт умеет врать и притворяться, приспосабливаться и учиться, быть командиром и подчинённым, но с наследственной материнской злобой и собственным неуважением, для кого-то вроде своего отца делает исключение – ненамеренно. Когда-то ещё давно он решил, что потворство безумию есть выбор. Ангальт обратился к советникам своего графа, прошёлся по вассалам, отослал письмо барону, надавил на человеческие слабости, подкупил шпионов, разыграл из себя то одно человека, то другого. А потом, отмерив время, сыграл смирение, решив проверить, в силу своего чуть более укрощённого возрастом авантюризма, что же будет. Отец раскрыл его почти мгновенно, заявив, что никогда не поверит в покорность своего сына, и Ангальт с отвращением подумал, для чего тогда все эти «воспитательные» меры, но скоро вспомнил, что его родитель – сумасшедший. Пока он это думал, граф Аберрутвен тогда потребовал у слуги плеть для исполнения телесного наказания в виде порки. Ангальта пороли один раз в его жизни – пятьдесят ударов как командира отряда за свою ошибку. Это было заслуженно. Ничего подобного от графа Абберутвен он не собирался принимать. То было ночь, когда отец и сын дрались с друг другом голыми руками, пока безумный кровопийца не приказал своей страже скрутить Ангальта и снять верхнюю одежду.

Ему полосовали плетью спину на глазах у стражи, что должна была подчиниться ему после смерти графа, и на глазах у сходящих с ума советников, что должны были подчиниться ему после смерти графа. Когда-то ещё давно Ангальт решил, что потворство безумию есть выбор. Он дождался нужных ему ответов, выбил ещё, и ещё через три месяца жизни со стариком-отцом задушил его в собственной постели, когда тот снова читал ему сумасшедшие проповеди вперемешку с унижением.

Когда граф Аберрутвен испустил дух, Ангальт убрал руки с его крепкой шеи, подивился упрямству и физической силе старика, отдающих болью в напряжённых мышцах его сына, и решил для себя одно наверняка: не надо благодарности. Все обитатели родового замка, равно как и вассалы, сделали вид – и даже поверили в это сами – что старый, ожесточённый, сумасшедший и давно уже сдающий позиции граф, самостоятельно наконец издох. На том и порешили.

Ангальт начинал с того, что он и не думал даже становиться графом. Он сделал выбор. Или это была судьба? Он ей подчинился или воспротивился? Ангальту стало всё равно ещё в четырнадцать, когда он сбегал от дядюшки, верящего в наследственное ясновидение, из дома, где неподалёку чернела могила матери, на войну. Теперь он граф Аберрутвен. От отца он унаследовал завидное здоровье, хмурый взгляд, и, должно быть, привычку ненавидеть полумеры и доводить всё до конца решительно и чётко, но сам считает, что это приобретённое на службе – может, так. Ну а жестокость у него своя.

Ещё титул, земли и непривычное богатство. Ангальт забрал отверженного семьёй дядю, старика-друида, барона-командира и друзей-сослуживцев к себе в имение. Из советников отца оставил половину – тех, с кем сошёлся и оценил. Часть из них посадил в темницы, где тосковал сам. Перекрутил имение, перестроил стражу, пересобрал слуг, откланялся регентскому совету и королю-ребёнку, принял вассалов, и, руководствуясь советами смотрящих, пытающимся то помочь, то добиться выгоды, то смягчить графа, воспитанного наёмничьей дружиной, основательно занялся делами, делая всё строго по справедливости – своей же. Так прошло порядка шести лет.

У старого графа Аберрутвен как будто сына не было, и вдруг он появился, сам стал графом, но в высший свет словно так и не заявился. Для важных встреч прибывал обычно он сам, но на поклоны отправлял гонцов и своих сестёр. Ангальт причину прекрасно знает – он почти не выносит титулованных и их привычки. И занимался бы он дальше делами, сидя, наконец, на одном месте в родном графстве, всегда готовый собирать войско со своих земель, если король попросит, и отправивший шпионов к своим вассалам, в столицу и к парочке соседей. Всё изменила свадьба его короля.

Прибыв с сёстрами и свитой в столицу, Ангальт – граф Аберрутвен – почти воочию лицезрел все происходящие события, прибывая при дворе, выделяясь своей угрюмостью и, должно быть, «серостью», умея тратить деньги на снаряжение и дела, а не самого себя, и страдая. Правда, на самом деле, страдания его прекратились почти что сразу, как короля отравили. Особенно, когда оказалось, что обвиняемый сбежал. Особенно, когда юстициария, главу расследования, кинули в темницу.

Особенно, когда его почти что вчера король назначил новым юстициарием и принял в свой Совет. Ангальт, хладнокровно – как и обычно – приняв сложившееся положение дел, пытается надеяться, что молодой король хотя бы видел его послужной список и по достоинству оценил.

Габран Уоллас Монтроуз  [†] — старый граф Аберрутвен, отец Ангальта. Умер, когда Ангальту был 31 год.
Иоланта Сесилия Ламори  [†] — вторая жена старого графа Аберрутвен, дочь виконта Ламори, родом из Клаэрии, мать Ангальта. Умерла, когда Ангальту было 10 лет.

Лемюэль Дориан Этизак — кузен матери Ангальта, дядюшка, воспитывавший его до 14-ти лет. Младший сын сестры виконта Ламори, дедушки Ангальта по материнской линии, обедневший дворянин, не жалуемый роднёй.
Маргерия Габриэлла Монтроуз — первая сводная младшая сестра Ангальта, дочь старого графа Аберрутвен и его третьей жены. Замужем.
Агнесса Альвина Монтроуз — вторая сводная младшая сестра Ангальта, дочь старого графа Аберрутвен и его третьей жены. Замужем.
Гвендолин Ладонна Монтроуз — третья сводная младшая сестра Ангальта, дочь старого графа Аберрутвен и его третьей жены. Молодая вдова.
Селина Мабелла Монтроуз — четвёртая сводная младшая сестра Ангальта, дочь старого графа Аберрутвен и его четвёртой жены. Не замужем, жила вместе с братом в родовом имении до его назначения в столице.

× × ×

[indent] Планы на игру: служить королю и короне по мере своих сил и способностей. Попытаться не оказаться на виселице или в тюрьме. Разобраться с новой должностью, расследовать дела, искать истину (свою и чужую), убегать от торжеств и приёмов как от горящей смолы, сидеть в Совете, стоять в Совете, советовать в Совете, может повоевать, много ворчать, шпионить, допрашивать, казнить, спасать, спасаться, встречать удары судьбы с горящим сердцем и холодной головой. Ещё бы желательно позаботиться о семье и друзьях. Славить родное государство и оберегать. за север, за темерию! За Срединные земли, за Маллендор!