— Дамы, вы меня совсем измотали, — Роберт вырвался из цепкой хватки своих партнерш по танцу, отдышался и тут же добавил, дабы не показаться грубым: — В хорошем смысле, разумеется. В самом наилучшем.

Он танцевал уже не первый час, и голова его шла кругом от красок, бесконечного парада масок, блеска украшений и роскоши убранства. Хотелось потеряться, слиться с этим прекрасным вечером и остаться здесь, на этой вилле, в виде духа песнопений, призрака веселья. Ночь была поистине удивительной: от залива в кои-то веки повеяло прохладным бризом, тысячи свечей горели в помещениях и саду, сиянием своим затмевая звезды. Одно лишь смущало Роберта – излишнее внимание к его персоне.

Последние танцы он подарил крайне настойчивой паре лебедей – черному и белому. Черные косы белого лебедя были унизаны драгоценными заколками, руки – сияющими золотыми браслетами, пальцы в тончайших перчатках – перстнями, размер которых обескураживал не привычного к подобной роскоши Роберта. Блондинистая шевелюра черного лебедя была убрана в высокую прическу, чтобы открыть поистине лебединую шею, но дороговизной костюма эта птица не уступала своему сородичу. Под масками безошибочно угадывались столь же настойчивые и в обычную пору кузины местного синьора, чьи имена Роберт так и не удосужился запомнить.

— Боюсь, мне пора прогуляться. Здесь довольно… — «людно», хотел бы сказать Роберт, искренне наслаждавшийся празднеством, но все же уставший от бесконечной вереницы людей, но побоялся оскорбить хозяина, вместо этого найдя более нейтральный предлог на время покинуть зал. — Душно.

Он и впрямь порядком запарился в костюме. Как бы ни нравилось Роберту в Заливе, порой он скучал по прохладе и бесконечному простору родных мест.

— Мы составим вам компанию и покажем сад, — не отвязывались синьорские кузины. — Там масса укромных мест.

Именно в укромном месте он и желал оказаться, но один. Маскарад, сам по себе замечательный, дал слишком много поводов для размышлений, которым хотелось придаться в тишине. Вспомнив, что он все-таки принц Кербаррена, варвар в глазах жителей Залива, Роберт, чья смелось была подстегнута обильно выпитым южным вином, изрек самое варварское, что пришло ему на ум.

— Простите, дамы. Зов природы. Естественная нужда, понимаете ли.

Оставив их обескураженными, он поспешно ретировался в сад. Уже за спиной он услышал девичье хихиканье над его повадками, но ему было все равно: он вырвался на свежий воздух. Казалось, даже отсюда он слышал, как где-то вдалеке мирно катятся мягкие морские волны. Отец, кажется, говаривал как-то, что море у них в крови. Возможно, не так уж он и неправ?

Прохаживаясь по саду в поисках укромного уголка, Роберт не мог отделаться от мысли, что весь прием устроен ради него. Он отнюдь не считал себя высокомерным, но все это внимание, особенно от милейших дам… Дам в золоте, серебре и драгоценностях, что было особо примечательно. Маскарад казался ему похожим на завуалированную ярмарку невест – все богатство напоказ, все приданое на видные места, чтобы он уж никак не смог пройти мимо. В Срединных землях он не считался завидным женихом – все-таки, третий принц без шансов на корону… Здесь же он вдруг оказался целым принцем, и местные вельможи и богачи, казалось, вовсе не прочь снабдить его золотом и землей, лишь бы их дочь или племянница получила право зваться принцессой если не по рождению, то хоть по титулу.

Роберт усмехнулся. Надо же, как он стал похож на отца в своей подозрительности, находясь так далеко от дома! Тот наверняка согласился бы с его наблюдениями…

Из глубины сада доносились звуки струн и мягкое пение, и Роберт, ведомый своей обычной страстью к прекрасному, сам не заметил, как ветерок понес его в ту самую сторону. Но звуки быстро смолкли, и из-за кустов показались две явно нерасположенные к общению дамы в праздничных костюмах. Его, впрочем, это лишь обрадовало: он едва отделался от лебедей, и не нуждался более даже в компании самой прекрасной морской девы на земле.

— Прошу прощения, не желал вам мешать, — произнес он, набредя на прелестный пруд с плавающей свечой. Прекрасное место, чтобы побыть одному… Но, увы, уже занятое. Не собираясь нарушать чей-то покой, Роберт взглядом оценил костюм собеседника и поспешно раскланялся. — Надеюсь, ваше сказочное величество не велит меня казнить. Я всего лишь искал уединенное местечко, чтобы… Побыть наедине с мыслями.

Заметив чудесную лютню, Роберт вдруг до бесцеремонности громко вздохнул. Что за инструмент! Жители Залива умели делать прекрасными даже обыденные вещи, вроде посуды и писчих принадлежностей, а ради этого инструмента и вовсе расстарались, превзойдя себя.

— Так это ваше пение я слышал в саду? — Роберт неуверенно шагнул вперед, неуверенный, стоит ли так грубо нарушать чей-то покой. — У вас чудесный инструмент.

Роберт нашел это обращения занимательным – по крайней мере, оно разительно отличалось от душного кокетства местных леди. Он присел на край каменного пруда не слишком близко, чтобы не нарушать королевского пространства, но и не слишком далеко, чтобы не казаться отчужденным. Взглянув на лютню жадным взором, он потупился. Его собеседник поглаживал ее нежно, как возлюбленную, и Роберт поспешил проявить непослушание.

— Благодарю, но лучше не стоит. Никогда не держал в руках столь дорогих инструментов. Боюсь, случись что, и мне придется оставить вам в залог отцовский трон. Вдобавок к вашему.

Он рассмеялся, не смея ослушаться вновь и отхлебывая из кубка. В этом обществе ему отчего-то было легче, чем в толпе танцующих. Несмотря на то, что он был по-настоящему счастлив в Заливе, ему частенько не хватало одиночества и простора родных мест.

— Он не мой, конечно. И не будет никогда.

Северный акцент на юге выдал бы его с потрохами под любой маской. Здесь разница между ним и всеми прочими становилась даже более разительной, чем на севере, откуда он спешно бежал из-за своей непохожести. Казалось, ему ни там, ни тут не было места. Его мимолетный собеседник же говорил по-южному тягучим и томным голосом, и Роберт в очередной раз почувствовал себя чуждым элементом.

— Простите, — смутился Роберт, понимая, что уже наговорил лишнего, — это все вино. Заколдованное, не иначе.

В обществе гоблинского короля Роберт вдруг почувствовал себя неповоротливым северным медведем в слишком красивой сказке. Неловким, неуместным и совершеннейшим варваром среди тонкого великолепия Залива.

— Боюсь, мне здесь не место, — задумчиво протянул он, запивая мысль еще одним глотком вина. В жару он пьянел быстро, а жара здесь не выветривалась никогда. Роберт провел рукой от лба по волосам, смахивая испарину, и неловко потянулся, уронив кубок. Тот покатился, расплескивая вино по ободу пруда. Багряные капли потянулись к воде и растворились в черной глади, как капли крови. Едва успев спасти драгоценную посуду от утопления, он замочил рукав. — Ну вот, и вам испортил вечер.

Слова про цербера Роберта не рассмешили, напротив, вызвали у него кривую ухмылку и желание потереть виски от призрачной головной боли, которую непрестанно доставлял ему отцовский охранник. При весьма навязчивой защите господина Косгрейва, то ли сына, то ли племянника одного из отцовских знаменосцев, Роберт мог остаться без присмотра разве что в нужнике, да и то если запрет дверь на все засовы. Тот даже на маскарад не изволил приодеться и безмолвной тенью таскался за своим подопечным, безобразно трезвый и излишне внимательный. Роберт запоздало подумал, что стоило сделать охранника деталью своего костюма, раз уж избавиться от него невозможно.

— Принц? — бездумно переспросил он, поначалу не понимая, как его таинственный собеседник исхитрился его узнать. Ответ пришел на ум чуть погодя: за кем еще по пятам ходит угрюмый телохранитель? Роберт мог бы нарядиться хоть принцессой фей, но молчаливое присутствие спутника разоблачило бы его в один миг. — Ах, да… Чему я удивляюсь?

Роберт против поцелуев, в общем-то, ничего не имел, но вынужден был смолчать. Его странноватые предпочтения дома служили поводом для вящего ужаса в глазах всех, кто об этом узнавал. В Заливе нравы были мягче, но горький опыт научил его не щеголять этой тайной перед каждым встречным: даже здесь можно было легко лишиться пары зубов, предложив излишнее внимание не тому человеку. И если батюшка количество зубов считал сущей мелочью, то Роберт не горел желанием расставаться с единственным своим оружием – обаятельной улыбкой.

— Ну, если вы так настаиваете… — Роберт мельком оглянулся в поисках охраны на случай какого-нибудь происшествия, но увидел лишь стайку дам, вспугнутых, как драгоценные пташки, их голосами.

Он бережно взял лютню двумя руками и держал ее, как зачарованный, пока не понял, что собеседнику нужна помощь. Предложив свою руку, он покорно последовал туда, куда его вели, лишь изредка озираясь по сторонам. Налево, направо от фонтанчика, по дорожке, вымощенной камешками… Очень скоро он забросил глупую затею, полностью положившись на честь своего провожатого.

Придя на место, он с легким испугом осмотрелся, все еще прижимая к бедру драгоценную лютню, будто она могла защитить его от случайной опасности. Когда калитка заперлась за его спиной на единственный ключ, Роберт почувствовал себя неловко. Эта часть сада казалась запущенной, звуки праздника совсем стихли, а где-то рядом бушевала… вода? Здесь рядом река? Ах нет, это же море. При мысли о море Роберт, как и каждый островитянин, судорожно облизнул губы, словно мог почувствовать вкус морской соли.

— Отчего вы хромаете? — спросил он, переводя разговор на более безопасную, как ему казалось, почву. Он искренне считал, что оказавшись здесь наедине, они уже не обязаны соблюдать молчаливо принятый протокол маскарада. Но тут же осекся. — Если, конечно, ваше величество позволит мне задавать столь опасные вопросы.

Впрочем, его спутник, казалось, вполне мог ходить и без поддержки, и без трости. Была ли хромота лишь притворством, частью его образа, или все же настоящим недугом? Предложение выпить еще застало его врасплох: и впрямь здесь, в запущенном саду, вдалеке от празднующих, стояли фрукты и вино. Он нервно рассмеялся.

— Вижу, вы подготовились, — Роберт усмехнулся, бесцеремонно почесав затылок. — Еще немного, и я решу, что это был ваш план – поймать в свои сети отбившуюся от праздника овечку и увести в это тайное логово. Или так оно и было?

Ситуация становилась для него неловкой. Вечер и впрямь был совершенным, звезды над головой светили так ярко, что слезились глаза, шум прибоя где-то недалеко ласкал ухо, его охранник в конце концов оставил его в покое…

— Я бы даже сказал, что вечер становится романтическим.

Роберт рисковал, произнося вслух эту фразу, и почти пожалел об этом. Охрана и впрямь далеко, а ему в случае недопонимания останется лишь отбиваться лютней… Но то ли выпитое вино, то ли само это долгожданное уединение ударило ему в голову, заставив осмелеть.

— Наверное. Возможно. Я не уверен, — добавил он, отведя глаза. — В поэтическом смысле романтическим, если вдруг вас смущают мои… формулировки.